Можно сказать: если вы
вовлечете человека в общение, то он будет здоров.
Это не новый для психотерапии фактор, однако
новым здесь является концентрация на нем, и
совершенно новое истолкование способностей как
общения.
Если бы вы находились в
абсолютном и полном общении с машиной на шоссе,
то вы определенно не имели бы затруднений в
управлении этой машиной. Но если бы вы находились
лишь в частичном общении с этой машиной и не
имели бы никакого общения с шоссе, то почти
наверняка произошла бы авария. Большинство
аварий как раз и случаются тогда, когда водитель
отвлечен спором, или штрафом, или крестом у
обочины, обозначающим место гибели каких-то
автомобилистов, или своим собственным страхом
попасть в аварию.
Быть в настоящем времени –
значит быть в общении со своим окружением. При
этом нужно быть в общении со своим окружением,
какое оно есть, а не каким оно было. Для того,
чтобы предсказывать будущее, нужно быть в
общении со своим будущим окружением, а также с
существующим сейчас.
Если общение настолько
важно, то что же это такое? Лучше всего выразить
это в виде конкретной формулы, посредством
применения которой можно достичь множества
интересных результатов в изменении
способностей. Формула общения такова: Причина,
Расстояние, Следствие с Намерением, Вниманием и
Воспроизведением.
В зависимости от
принимаемой точки зрения различают два вида
общения. Это истекающее и притекающее общение.
Человек, обращающийся к кому-то, направляет к
нему общение (как мы надеемся), а тот, с кем он
говорит, принимает общение от этого человека.
Далее, когда они меняются ролями, мы
обнаруживаем, что тот человек, к которому
обращались, теперь сам обращается к первому
человеку, принимающему теперь его общение.
Разговор представляет
собой процесс попеременного истекающего и
притекающего общения, и именно здесь возникает
особенность, создающая аберрации и западни.
Основное правило здесь таково: тот, кто хотел бы
совершить исток, должен принимать приток — тот,
кто хочет принять приток, должен совершать исток.
Если этот баланс нарушается в каком-либо
направлении, то мы сталкиваемся с трудностями.
Тот, кто совершает только исток общения, в
действительности совершенно не общается в
полном смысле этого слова, поскольку для
полноценного общения ему нужно было бы также
принимать и приток. С тем, кто только принимает
приток общения, тоже не все в порядке, поскольку
если он хочет принимать приток, то он должен
совершать исток.
Все возможные неурядицы в
отношениях в обществе и между людьми по сути
проистекают из-за нарушения этого правила. Любой
человек, который что-то говорит (если только он не
находится в навязчивом или одержимом состоянии),
приходит в отчаяние, если не получает ответов.
Точно также любой, с кем разговаривают, приходит
в отчаяние, если ему не дают возможности
ответить.
Это правило общения
позволяет понять даже гипноз. Гипноз — это
продолжающийся приток к субъекту при отсутствии
у него возможности совершить исток со своей
стороны. В гипнозе это доводится до такой
степени, что человек в действительности
оказывается пойманным в том месте, где его
гипнотизируют, и впоследствии будет оставаться в
некоторой степени в этой ловушке.
Таким образом, продолжая
эту мысль, можно даже сказать, что попадание пули
является тяжелой разновидностью гипноза.
Человек, получающий пулю, не совершает истока
пули и поэтому получает повреждение. Если бы он
сразу после получения пули мог совершить исток
пули, то здесь у нас возникает интересный вопрос:
а был бы он ранен? Согласно нашим правилам, -- нет.
В самом деле, если бы он находился в идеальном
общении со своим окружением, пуля вообще не
нанесла бы ему никаких повреждений.
Незавершенный цикл общения
вызывает то, что можно назвать “жаждой ответа”.
Человек, ожидающий сигнала о том, что его общение
принято, склонен попадать под воздействие любого
притока. Когда человек в течение очень долгого
периода времени упорно ждал ответов, которые так
и не пришли, то любой ответ, исходящий откуда
угодно, будет им проглочен в попытке восполнить
свой недостаток ответов.
Мы были свидетелями тому,
как начиная с 1790 года перестала существовать
целая раса философов. Мы видели, как философия
стала совершенно неважным предметом, в то время
как когда-то она была самым обычным явлением
среди людей. Те философы сами поставили себя вне
общения с людьми, настаивая на использовании
слов с особыми определениями, которые не могли
быть восприняты с легкостью большинством людей.
Идеи философии трудно воспроизвести тем ее
современникам, кто обладает относительно
ограниченным словарным запасом. Возьмем,
например, такое заумное слово, как
“экстраполяция”. Возможно, оно означает что-то
очень интересное и очень важное, но если вы
напряжете свою память, то обнаружите, что ни один
таксист не употреблял этого слова — ни когда вы
платили ему, ни даже в те моменты поездки, когда
он был наиболее разговорчив. Возможно, основной
бедой философии было то, что она, с легкой руки
Иммануила Канта, стала сложной, как немецкая
грамматика. Можно вспомнить замечательный
рассказ Саки о том, как один человек, который
пытался научить слона немецким неправильным
глаголам, был затоптан до смерти. Философия
игнорировала часть своей ответственности за
цикл общения, сделав себя невоспроизводимой для
своих читателей. Ответственностью любого, кто
собирается общаться, является использование
такого словарного запаса, который можно понять.
Теперь давайте рассмотрим
человека, накопившего большой жизненный “опыт”.
У этого человека есть, в частности, трак времени.
Этот трак времени является его собственным
траком, а не чьим-то чужим. основные отличия людей
друг от друга состоят в том, что с ними случались
различные события, и они рассматривают эти
различные события с разных точек зрения. Так мы
получаем обособление и индивидуальное мнение,
суждение и опыт.
Два идущих по улице
человека наблюдают дорожное происшествие.
Каждый из них видит это происшествие с немного
иной точки зрения. Опрашивая дюжину разных
свидетелей одного и того же происшествия, мы,
скорее всего, обнаружим дюжину различных
происшествий. Там было действительно двенадцать
разных точек зрения, с которых наблюдалось это
происшествие, и поэтому существует двенадцать
разных взглядов на происходившее, не говоря уже о
том, что свидетели любят высказывать свое мнение
об увиденном, вместо того, чтобы рассказывать то,
что они на самом деле видели. Если собрать этих
свидетелей вместе, и они вступят друг с другом в
общение по поводу этого происшествия, то они
достигнут точки согласия о том, что произошло на
самом деле. Возможно, все происходило несколько
иначе, но это будет определенно то описание
происшествия, по которому достигнуто согласие и
которое затем воспринимается как реальное.
Именно так работает суд присяжных. Может быть,
они выносят вердикт относительно реального
преступления, а может быть, и нет, но они
определенно выносят вердикт по преступлению, о
котором достигнуто согласие.
Во время любой войны чтобы
узнать, что происходило во время сражения, нужно
подождать два-три дня до установления
достаточного согласия относительно этого. Хотя
реальное сражение, реальная последовательность
случаев и происшествий действительно имели
место, фактом является то, что каждый из
участвовавших в нем людей видел это сражение со
своей собственной точки зрения (под чем мы имеем
в виду именно “точку, из которой он смотрел”, а
не его мнение), и никто не видел этой битвы во всей
ее полноте. Таким образом, должно пройти время и
произойти достаточно много общения по поводу
этого сражения для того, чтобы у всех
установилось какое-то подобие согласия
относительно того, что же произошло.
И конечно, когда до этого
сражения доберутся историки и начнут по-разному
его описывать на основе мемуаров генералов,
пытавшихся оправдать свои поражения, то мы,
естественно, получим весьма искаженную картину.
Но все же для научной истории оно становится
таким сражением, о котором достигнуто согласие.
Читая историков, понимаешь, что невозможно
узнать, что на самом деле происходило при
Ватерлоо, Беннингтоне или Марафоне. Поскольку
выстрел одного солдата в другого мы можем
считать общением, то получается, что мы изучаем
сообщение об общении.
Теперь мы подходим к
проблеме того, что же единица жизни должна хотеть
испытать для того, чтобы общаться. В первую
очередь исходная точка причины должна хотеть
быть воспроизводимой. Она должна быть способна
уделить хоть какое-то внимание точке-приемнику.
Исходная точка-приемник должна хотеть
воспроизводить, принимать и превращаться в
точку-источник, чтобы послать обратно сообщение
или ответ. А первичная точка-источник должна, в
свою очередь, хотеть быть точкой-приемником.
Поскольку мы имеем здесь
дело в основном с идеями, а не механикой, мы видим,
что в точках причины и следствия должно
существовать такое состояние ума, при котором
каждая из них по собственной воле готова быть
Причиной или Следствием, воспроизводить, быть
воспроизведенной, изменяться, переживать
расстояние между ними; и, говоря кратко, готова
общаться.
Когда мы встречаем это
состояние у личности или группы, мы видим перед
собой разумных людей. Там, где возникает
нежелание посылать или принимать сообщения, где
одержимо или навязчиво посылают сообщения без
всякого направления, даже не пытаясь быть
воспроизводимыми, где принимающие сообщения
молчат и не дают ответов или подтверждений, мы
сталкиваемся с аберрирующими факторами.
Человек мертв настолько,
насколько он не способен общаться. Он жив
настолько, насколько способен общаться. После
проведения бесчисленных тестов я обнаружил (в
степени, которая может быть названа
убедительной), что единственным средством
восстановления жизненной силы является
повышение общительности. Увеличивайте свою
способность общаться.
И в течение многих лет я
ставил перед собой этот вопрос:
“Общаться или не
общаться?”
Раз уж человек попадал в
такие серьезные неприятности из-за общения,
тогда, конечно, нужно прекратить общаться. Но это
не так. Если у человека неприятности из-за
общения, он должен продолжать общаться. Больше, а
не меньше общения — вот ответ, и я считаю, что,
после четверти столетия исследований и
размышлений, этот вопрос разрешен.